___________________
SUPER LONG INTERVIEW
Царственное одиночество Атсуши Сакураи
читать дальше
NB: Please DO NOT repost/retranslate/otherwise use ANY part of this. Thank you.
NB2: На diary.ru репостить можно.
Группе удалось полностью восстановить свою деятельность, и последовавшие за этим события возвели концепцию «цветов зла» в превосходную теоретическую степень. Наш герой сейчас переживает период интенсивной «перезарядки батарей» и размышляет о том, в каком направлении идти дальше. Но наряду с активной музыкальной деятельностью в жизни Атсуши Сакураи видна явная тенденция к обособленности. Что же этому поспособствовало?
Материал: Даи Оноджима
16 июня 1990 года, Окинава.
Я здесь для того, чтобы взять интервью у BUCK-TICK. В течение своей командировки я должен по заданию журнала Patipati побеседовать со всеми участниками группы, а также сделать отдельное long interview с Атсуши Сакураи для издания Patipati Dokuhon.
Накануне первого окинавского концерта, назначенного на 18 июня, группа заселилась в курортный отель у побережья. Приехали пораньше для того, чтобы застраховаться от задержки вылета – но тур "Aku no Hana" уже близится к концу, так что возможность отдохнуть тоже сыграла свою роль.
Ранним днем закончили интервью для Patipati, а послеобеденное время ушло на фотосессию. Надо сказать, что чистейшая лазурь неба и моря Окинавы не очень хорошо сочетается с группой BUCK-TICK. Этим безмолвным силуэтам, облаченным в темные одеяния, море подошло бы не летнее и безоблачно-синее, а зимнее и ледяное – такое, в котором отражаются тучи.
Закончилась съемка, проходившая в изнуряющей жаре. Часть присутствующих – менеджер, редактор, промоутер из рекорд-компании, Атсуши Сакураи и я – возвращается в гостиничный номер. Менеджер поставил диск Дэвида Боуи. Едва слышно работает кондиционер. Других звуков нет.
Я впервые беру интервью у Атсуши Сакураи. Я дружу с директором группы, поэтому при встрече мы с Атсуши Сакураи тоже всегда с улыбкой приветствуем друг друга. Но сидеть лицом к лицу и вести вдумчивую беседу нам приходится впервые. Однажды, несколько лет назад, мы с ним вместе выпивали в одном китайском ресторанчике в Накано, куда зашли после концерта Питера Мерфи. Но тогда нас окружали другие люди, и я помню, что Атсуши Сакураи практически не разговаривал, а лишь молчал, слегка улыбаясь.
Интервью началось с довольно неловкого и неуклюжего обмена вводными любезностями. (Здесь я хочу отметить, что интервью было записано без каких-либо изменений – за исключением очевидных оговорок, а также таких оборотов, которые могли вызвать смысловую путаницу. В остальном беседа представлена без купюр и без пересказа реплик другими словами.)
***
Ну, как тебе Окинава?
(Смех.) До меня все как-то не доходит… что это действительно Окинава.
В первый раз здесь?
Ага.
Редко приходится бывать на море, да? В Гунме-то моря нет.
Ну да… Но сколько-то раз приходилось ездить, для журналов.
Ты вообще любишь море?
Ну как… Если просто смотреть, то… (Смех.)
А плавать не любишь.
Нет-нет. Не люблю. Плавать – нет. (Смех.)
Не соответствует имиджу.
Ну, имидж – это такая вещь…
Трудно себе представить Атсуши Сакураи с загаром. (Смех.)
Сразу становишься как латиноамериканец. В смысле, лицо. (Смех.)
Ты тут книжку читал, я вижу?
А, это?.. «Нобунага, Хидэёши, Иэясу: Стратегии»… (Смех.) [Полное название: «Нобунага, Хидэёши, Иэясу: Стратегии с точки зрения географии», автор – Кэнрёо Ашикага]
Удивительное какое чтение у тебя.
Да нет, это книга не моя, а нашего менеджера. Но мне тоже очень нравится.
Хм-м… Ты вообще много читаешь книжек?
Ну-у… Во время туров устаешь, становится не до чтения. Так, если только вдруг появится прорва времени – тогда читаю, под настроение. Так что не очень много.
Ты когда приехал в этот отель?
Позавчера… Или нет, вчера.
Чем занимался все это время?
Вылет был рано утром, часов в 8… Так что после приезда немного поспал, а вечером… Вечером выпивал тут внизу, в баре, больше ничего не делал. (Смех.)
То есть не бывает такого, чтобы ты в ходе тура выходил на улицу, бродил по городу?
Нет, почему, бывает. По вечерам… Хотя нет, часто и днем хожу… Иногда хочется размяться, когда долго без движения…
Один выходишь?
Ну, одному как-то все-таки… Бывает, хочется пойти, но вот…
Привлекаешь к себе лишнее внимание. (Смех.)
Ну да.
…Попадались в последнее время какие-то интересные книжки?
В последнее время – не очень… Просто читал не очень много... Хм-м… Если говорить о том, что впечатлило – это «Неполноценный человек» Осаму Дадзаи, и еще «Дети из камеры хранения» Рю Мураками. Правда, это давным-давно уже было, но если говорить о том, что действительно понравилось, то вот эти книги. Хорошо помню. …Осаму Дадзаи, конечно, очень глубокое впечатление производит. Там много того, что вызывает душевный отклик – поэтому, конечно, остается в памяти…
Дадзаи – у него ощущаешь, как человек постоянно сам себя мучает.
Да.
Как бы мир человека, который думает: хорошо бы я вообще не родился.
Да, да.
И вот это вызвало отклик. То есть в тебе тоже есть что-то такое.
Да нет, не только такое… Но я очень сильно осознаю, что люди на меня смотрят. И тогда начинаю думать, что во мне, видимо, есть что-то странное – и принимаюсь волноваться о том, каким они меня видят. Вот такое проявление трусости…
Каким же, по-твоему, они тебя видят?
…Не знаю. (Смех.) …Если я сам скажу, то меня таким и станут видеть, поэтому не буду говорить. (Смех.)
Ясно. (Смех.) Кроме того, ты в обычной жизни и ты на сцене – это разные вещи, отдельные друг от друга.
Ну… да. Конечно же, наша музыка – это непременная предпосылка, поэтому мой характер, моя личность – они как бы находятся наверху материала, который мы играем.
То есть это в чем-то связано и с частной жизнью, но все-таки это другое.
Да. Сетлист – он всегда составлен заранее, но то, что я пою – оно всегда абсолютно разное психологически. То есть если я пою какую-то песню, я вовсе не обязательно это делаю с тем же чувством, какое было, когда она только появилась… Всегда должен быстро появляться новый взгляд на вещи, с которым я буду петь – и те же самые слова я должен произносить в соответствии именно с сегодняшним состоянием. …Но это, конечно, трудновато.
А вот, к примеру, мы сейчас ездили на натурную съемку – и участники группы все это время, если не считать собственно съемки, просидели в автобусе. Обычно ведь как: если нет никаких дел, люди сразу же выходят, чтобы пройтись туда-сюда, погулять. Да еще если приехали куда-то впервые. Но группа Бак-Тик тихо сидит в автобусе и ждет.
… [Молчит.]
Возможно, мои слова покажутся обидными, но [ты в этот момент] производил впечатление человека, у которого взгляд до какой-то неимоверной степени направлен внутрь. Наверное, это просто такой характер – но мне кажется, что отправной точкой для самовыражения является как раз любопытство, когда тебе интересно: «А вот это что? А вон то?»
Ну да.
И вот ты в первый раз приезжаешь на Окинаву, где столько всего нового. Разве не хочется сразу во все это окунуться, как-то подзарядиться на свой лад?
Хм-м… Мне очень хочется, но… Я, наверно, неинтересно отвечу – но это, скорее всего, такое групповое поведение. Когда ты один – бывает, бродишь где попало и даже ко времени съемок не возвращаешься… Да, вообще так нельзя, конечно… Но кроме того… Я просто не любитель жары. (Смех.) Жара – это правда ужасно. А вот холод – нормально. …Но вообще мне кажется, что если бы кто-то один встал и куда-то пошел – то и остальные бы тоже.
Может быть, то, что я скажу – это нудные предрассудки, но рок-музыкантам обычно хочется, чтобы все было вверх дном. Менеджера не слушают, слоняются где придется, творят что попало и буйствуют вовсю. Из всего этого они черпают какую-то неиссякаемую энергию, которая потом так и бьет из них ключом. Вообще с нескрываемым любопытством исследуют все дороги, какие только могут. То есть получается, что такое безрассудство – это как бы хорошо.
Ну да, ну да.
Поэтому я задумываюсь о тех вещах, из которых берется эта энергия. Вот ты, Аччан, пишешь тексты. Что для тебя является источником энергии и идей?
Видимо, чувство неудовлетворенности, фрустрации…
По поводу чего?
Ну, вот то, что обычно есть во мне… То есть скорее внешний мир, который [проходит] через меня… Не могу объяснить как следует… Вообще у меня очень много капризов. Сегодня, к примеру, мне захотелось взять машину, врубить кондиционер на полную мощность и поехать куда-нибудь кататься. (Смех.) Ну, не только такие мелочи. Бывает, что накапливается фрустрация – и моральная, и физическая, а иногда я и [сам] через силу ее накапливаю… Просто если мне что-то не нравится, то у меня это сразу выходит на поверхность. А что касается энергии, то если я собираюсь отдавать ее вовне, я могу впитать ее в необходимых пределах сколько угодно. [?] Иногда перед концертом происходит что-то неприятное, а после него мне говорят: ну, сегодня все было хорошо. А непосредственный исполнитель может быть раздражен, и ему вовсе не кажется, что все было хорошо, а совсем наоборот. (Смех.) Бывает и такое… Хотя, может, со стороны кажется, что я вполне спокоен… Просто мне хочется ощущать, что ((все вокруг)) принадлежит мне.
О, ну так ничего удивительного, что возникает неудовлетворенность.
Да.
То есть тебе хочется, чтобы в окружающем мире все шло по твоему хотению, иначе ты недоволен.
Ну да…
Иначе говоря, это неудовлетворенность миром, где все идет не так, как ты хочешь. Или…
Это неудовлетворенность мной самим, который чего-то не может.
Потому что не хватает сил.
…И это тоже, но иногда даже не пытаешься чего-то делать. Бывает, то, что я хочу, находится прямо передо мной, а я это не беру…
Почему?
… (Смех.) Да вот, как-то отказываюсь от этого. А потом уже думаю: да что же у меня все так нерешительно. (Смех.)
А почему отказываешься?
…Да просто пытаюсь придать себе красивую позу, наверное. [Используется глагол "kakkotsukeru" ("напускать красивый вид"), однокоренной с прилагательным "kakkoii" ("клевый", "стильный", "красивый"). Но, в отличие от сугубо позитивного слова "kakkoii", "kakkotsukeru" несет отрицательный смысл и означает не просто "наводить красоту", а "рисоваться", "что-то из себя строить". Далее на протяжении всей беседы постоянно идет как бы смысловая перекличка между "kakkoii" и "kakkotsukeru". ] Если я попытаюсь взять желаемое, то буду выглядеть не очень хорошо.
То есть это становится чем-то из области эстетики?
Да… Все то, что я сейчас сказал, напрямую связано с эстетикой.
То есть безрассудная молодецкая удаль тебе не очень нравится.
…Нет, почему, нравится. Нас в группе пятеро, и бывает, что мы никак не можем решить какие-то мелкие детали в сетлисте, и в таких случаях можно сказать «нет, так не пойдет» и настоять на своем. Не знаю, конечно, можно ли это назвать молодецкой удалью… Но, например, и в ссорах так же… Если уж что-то решил, стоишь до конца – вот такое.
То есть ты тоже можешь развернуться вовсю, но не любишь это демонстрировать.
Хм-м… Даже не знаю…
То есть, я хочу сказать – [делая определенную вещь, ты готов] стараться до пота…
Ну… это зависит от того, о чем идет речь. Но я думаю, что когда ты с удалым видом бросаешься куда-то очертя голову, то твои мысли, твои стремления – все это может оказаться на виду, и тогда у тебя вообще ничего не останется. Видимо, какая-то часть меня беспокоится о том, что если на меня нападут – то тогда всё, конец.
И ты не хочешь никому показывать, что у тебя в активе.
Не хочу… Но когда я вижу, как люди что-то делают, стараясь изо всех сил, мне это очень нравится.
А бывают у тебя такие мысли, что хорошо было бы не принимать никаких красивых поз, а жить в соответствии с непосредственными побуждениями?
Да. Иногда бывают…
Но почему-то не получается это сделать, да?
Ну-у… Если все делать, исходя из непосредственных побуждений… Это как-то… Честно – так не получится, думаю. Это если тебе грустно, то одна сплошная грусть и будет… Например, если надо выступать, то просто не сможешь этого сделать. Впадешь в панику, запрешься в уборной и будешь один там сидеть. (Смех.)
Опять же, с эстетической точки зрения – тебе иногда не кажется, что это тебя ограничивает? В плане концертов и пения? [Не поняла, что он сказал. Что «это»???]
Хм-м…
Это и в повседневной жизни, само собой, создает ограничения, и в плане самовыражения тоже.
Все-таки… я думаю, что подсознательно я все равно стремлюсь делать только то, что мне нравится.
Или же скорее так: «я бы очень хотел спеть вот такое, но это будет противоречить имиджу»?
Да нет, от подобных ограничений я сразу избавляюсь и пытаюсь сделать именно то, что мне хочется.
А, понятно.
Вот раньше, если взять конкретно тексты – я хоть и говорил, что вот это love song и это тоже love song [??], но, глядя на фильмы и романы, я думал: все-таки клевые вещи бывают не только такими, они более разнообразные. И я думаю, что довольно быстро [я смог сделать так, чтобы] все стало как-то шире. То есть я не знаю, шире или наоборот, но степень удовлетворенности – она точно выросла, поэтому…
Вообще, что касается твоих текстов – в них нет так называемого «реализма», не так ли? Слова, манера их употребления – все это у тебя достаточно абстрактно. Значит ли это, что ты не хочешь писать тексты о действительности?
Ну-у… Что касается реальной жизни и опыта, то если бы со мной произошел какой-то инцидент, я бы, конечно, сумел откровенно его описать – но если нет интереса к другим странам, к каким-то очень проблемным вещам… Все же если сам не войдешь в ситуацию и не прочувствуешь ее, то будет трудно…
Другие страны – это понятно, но вот твоя собственная повседневность… И то, как ты подбираешь слова для песен. Например, фраза «я тебя люблю» – ты ее точно не скажешь прямым текстом, правда же?
Да нет, вовсе у меня не так. Хотя если говорить про Имаи, то у него да, есть такое. (Смех.)
А-а, все ясно. (Смех.) Склонность к иносказательным оборотам.
……….Но я тоже иногда думаю про себя, что, видимо, люблю наводить красивый блеск.
Но всему придавать блеск и красивый вид – это же, наверно, мучение?
Когда доходило до мучений, то да, [начинало] так казаться. [??]
То, о чем ты говоришь – это с давних пор так было? Еще в любительские времена?
…Здесь дело было не в наведении блеска… Просто в детстве я старался, чтобы на меня никто не обращал внимания… Я был трусом. Думал, если вдруг с кем-то законтактирую и меня как-то ранят…
Боялся этого.
Да… Когда я был маленьким, только так и было.
Но когда становишься вокалистом в группе, то хочешь не хочешь, а всякую стеснительность приходится отбросить.
Да.
Значит, ты в детстве был трусом – но как же так? И потом, ты ведь сначала был ударником. Каким же образом с тобой произошла такая трансформация?
…Это, наверно, тоже из-за чувства неудовлетворенности… Когда я только начинал быть вокалистом, мне хотелось лишь одного: чтобы у всего этого был красивый и модный блеск. И мне казалось, что у меня это получится – уж не знаю, оптический обман мною завладел или еще что. …Вот в последнее время, когда я что-то пишу и у меня получается плохой оборот, то мне кажется, что на поверхность сразу выходит вся мера моей глупости. Потому что всё в этом тексте, от лексики до связи фраз – моё, и я должен буду это кому-то показывать. Но, в принципе, я могу также сказать, что [в этом тексте –] вся мера моего ума. То есть, видимо, это чувство стыда… И мне кажется, что надо быть человеком, который испытал это чувство, иначе нельзя ничего делать.
А с пением так же или по-другому?
Так же в том плане, что выдаешь нечто, направленное вовне. В мелодии идем от такого-то аккорда, а в пении – от такого-то голоса, и все сразу понятно.
Показывать что-то через пение – это приятное чувство?
Приятное ли чувство… Хм-м… Волнующее… Не знаю, что об этом подумают, но если немного подняться и на шаг отойти от этого – мне кажется, это отлично, если мне удается стать таким аттракционом, на который все смотрят. …И вот думаешь: а как я сейчас выгляжу, а покажу-ка я вот это, а интересно, как на меня сейчас смотрели. Если на этом этапе остановиться и стоять на месте, то обычно начинает очень сильно накапливаться неудовлетворенность. Надо идти дальше и выше: вот я что-то написал, я это пою – смотрите, пожалуйста[, на меня]. И дальше надо отталкиваться от этого, мне кажется.
Это то, что называется «уверенность в себе»?
Хм-м… Уверенность… возможно, но вот это полное преображение… Оно просто спасает, я думаю.
То есть вот это чувство, когда ты полностью преобразился на сцене?
Хм… Ну, когда собираюсь преобразиться.
Во что-то, не являющееся тобой?
В себя на сцене.
И это отличается от обычного тебя?
Ну… Да, отличается.
Чем?
Как я уже говорил раньше… Убиваешь ментальный аспект и поешь песню… [???] То есть действия и эмоции, соответствующие этой песне – в смысле, их…
Но ведь эту песню ты сам и написал.
Да.
И все равно это отличается от тебя самого.
Да – отличается в зависимости от моего ментального состояния в данный конкретный день. День, когда я написал эту песню, и день, когда я ее пою, могут абсолютно не походить друг на друга.
Интересное расхождение получается.
Это сценическое превращение – вообще очень интересная вещь. Предположим, я чувствую себя определенным образом, но если я спою такую-то песню – возможно, мое состояние изменится и тоже преобразится. Вот такие соображения.
То есть существует бриллиант под названием «Атсуши Сакураи», и в зависимости от света у него сияют разные грани. Или можно сказать, что у бриллианта существуют две стороны: лицевая и обратная.
…Мне кажется, отправными точками здесь в любом случае являются те грани и стороны, которые я показываю и на которые смотрят. …Причем я считаю, что для той стороны, которую я демонстрирую, может подойти что угодно. Я могу все время менять цвета, могу быть гадким. [Использует слово «kitanai», которое может означать как «грязный» в самых разных смыслах, так и «неприятный», «такой, к которому не хочется прикасаться».] Если я посчитаю, что быть гадким клёво, то для меня это будет интересно. Так что здесь не одно только сияние.
А что на той стороне, которую ты не показываешь?
…Да там скука. (Смех.)
То есть там ты не наводишь красивый блеск?
Ну, это такая сторона, которая очень тесно привязана к реальной действительности. Зубы почистил, умылся – вот такое.
А вот есть, к примеру, группа Kasutera, и их песни в мельчайших подробностях описывают окружающий мир в радиусе одного метра. Тебе так неинтересно?
… [Молчит.]
Пожалуй, я привел слишком радикальный пример для сравнения. (Смех.)
Я об этом не думал. …Но если ((сейчас на улице)) гремит гром, я все же вряд ли возьму и напишу: «Ах, прогремел гром». (Хохот.)
И ты этим гордишься?
Не то чтобы горжусь… Если люди искренне и непосредственно пишут о таких вещах, то это хорошо, я считаю. У них такой способ восприятия, и, конечно, нельзя над ним насмехаться. Но я все же обычно хочу осознавать, что отличаюсь от других. …Хочу показать, что размышляю о чем-то особенном, не таком, о чем думают другие – вот такое чувство, наверное… Просто, я думаю… каждый чувствует на свой лад, и здесь никто не может служить критерием. Когда о чем-то поразмыслил, что-то написал, то да, к этому прилагается гордость. Я за это никого не высмеиваю и сам не хочу, чтобы высмеивали меня. А если вдруг начнут высмеивать… Я пойду в атаку, то есть буду действовать с соответствующим настроем. …Это недавно так стало.
А раньше…?
Раньше, наверно, был поконсервативнее… [? Странный выбор слова.]
Потому что боялся, что тебя могут ранить.
Да… Но вот наводить красивый блеск, сдержанно и без громких претензий… Наверно, это и сейчас осталось без изменений.
«Сдержанно»? По-моему, этот блеск так откровенно бьет в глаза, что дальше некуда. (Хохот.)
Да. В конце концов я решил, что ладно, пускай. Пусть себе откровенно бьет в глаза.
А вот эта направленность внутрь себя и постепенное осознание того, как ты отличаешься от других – когда это появилось?
Ну… Вообще-то я с начала своего сознательного возраста видел, что у нас дома все не так, как у других.
В смысле атмосферы?
Атмосферы в семье. Хотя я уже об этом рассказывал в каких-то интервью… И это, конечно, не очень интересно… Мой отец, выпив, начинал буйствовать, а у матери было двое детей, поэтому и приходилось терпеть. И так как это с начала сознательного возраста творилось у меня на глазах… Просто у моих друзей дома ничего такого не происходило. …Они куда-то ходили семьями, опять же всей семьей навещали друзей-соседей и весело проводили время. Я на это смотрел и думал: почему же только у меня дома все вот так? И электрический свет вроде такой же, как у других, но почему-то темно. Темно только у меня дома. Ну, конечно, я был маленький, поэтому мне так и казалось. И хотя нас в семье было четверо… мне казалось, что нас… очень мало. И вот когда я стал чувствовать, что у нас в семье не так, как у других... я как-то… потерял способность… взаимодействовать и разговаривать с людьми. Наверно, это прозвучало слишком высокопарно. Но просто в какой-то момент я обнаружил, что у меня вот такой характер. С родителями… с отцом я тоже особо не разговаривал, а потом как-то поссорился с братом – и с ним какое-то время не разговаривал тоже… Ну, и в средней школе я часто задумывался, что какой-то я не такой, как-то у меня все мрачно…
…И при этом ты был один.
…Да.
То есть было осознание того, что ты один.
Да… Помню, как я даже в воскресенье сидел у себя в комнате один и слушал эстрадную музыку.
Можно быть одиноким и не понимать этого – но когда в таком возрасте вдруг осознаешь, что ты один, это очень тяжело.
Да, поэтому… были даже слезы. …Почему я сижу здесь один, хотя на улице хорошая погода, такой отличный воскресный день… Если бы я вышел из дома, то мог бы встретиться с приятелями – но я даже не пытался выйти…
Как по-твоему, это повлияло на твой характер и на то, что ты сейчас делаешь?
Да… Наверняка.
Аччан, когда ты говоришь – «отличаться от других», получается, что ты имеешь в виду не победу или превосходство, а скорее наоборот – какие-то свои уязвимые места, так?
Ну да. …Я никогда не считал, что в чем-то сильно превосхожу других. Что моя семья счастливее, чем у других, что мой отец самый лучший, что моя мать самая умная… Ну, вот мой брат – он человек очень правильный и серьезный… А я… В школе я как-то не очень ощущал свои возможности в плане учебы, и по поводу экзаменационных перспектив тоже не чувствовал ни капли оптимизма. (Смех.) Спортом если и занимался, то безо всякого энтузиазма, и таким учеником, который по знаку учителя сразу отвечает, я тоже не был. А чтобы первым поднять руку на уроке – это вообще нонсенс. Все-таки… комплексов по отношению к себе самому у меня очень много.
Но ты стал участником группы, что позволило твоим комплексам пойти скорее в плюс, а не в минус.
Да… Ну, именно потому, что они пошли в минус…
Это подтолкнуло.
Да… Остальные четверо уехали в Токио, я остался в наших родных местах один, устроился на работу, как требуется, а потом ушел оттуда и только пил… И думал – да ну, пропади уже все пропадом. В то, что я смогу нормально играть на барабанах, я тоже не верил… И думал, что вот уеду в Токио, а в семье останется три человека. В старших классах я творил очень плохие вещи, доставлял массу хлопот… И вот мне казалось, что я уеду – а мать окажется крайней. Мне было ее жалко… И насчет того, что подтолкнуло… Отец умер, и это как обухом ударило, пробив какую-то дыру… Она зазияла и во мне самом, и в семье… …То есть ну всё, вообще ничего не сделаешь. И… раз такие мысли, что ничего не сделаешь, и вот это неопределенное состояние, в котором я находился – я почувствовал, что мне хочется прибиться к группе, вместе с остальными быть на виду, показывать себя, поэтому… Я говорил, что хочу с группой поехать в Токио… И никто меня не останавливал… То есть останавливали… Но ничего другого мне делать не хотелось, поэтому я решил, что все равно уеду… …И мать сказала – езжай. …Вот я оказался в Токио, свалился на голову одному человеку, который взял меня к себе жить… …А еще перед этим я сказал участникам группы, что хочу стать вокалистом, и одновременно [?] с моим переездом в Токио поднялась тема о том, что теперешний вокалист не годится – и раз так, то я [тем более] хотел стать вокалистом… За год после школьного выпускного произошло много такого, что подействовало на меня как стимул. И из-за событий со знаком минус… я понял, что мне действительно сильно хочется делать то, что хочется.
А вокалистом тебе хотелось стать для того, чтобы оказаться на виду.
Да.
У тебя были комплексы, тебе казалось, что ты ничем не лучше других – но в то же время ты осознал, что хочешь привлечь к себе внимание. Как одно увязалось с другим?
Ну… Желание показать себя, клево смотреться – оно все же перевесило… Потому что мне казалось, что о моих комплексах все равно буду знать только я один. И поэтому я могу ни перед кем не стесняться и сделать что-то с нуля.
То есть, получается… вот ты оставил родных и уехал в Токио – и теперь никто [о твоих проблемах] не знает.
Да… Когда я об этом рассказываю, выходит какая-то слезовыжимательная история, но просто я очень… Я как бы решил себя обнулить...
И ты хотел, чтобы твои неудачные стороны больше не проявлялись, так?
Да, решил с ними покончить.
Тебе это удалось?
…Наверное, нет. …Но хотя со стороны может показаться, что и после переезда в Токио все было плохо, на самом деле мне было очень хорошо и весело. Среди нас не было таких, кто любит жаловаться, мы делали что хотели… Вот только я продолжал доставлять хлопоты матери: она регулярно посылала мне деньги. То есть я даже не работал. Иногда задумывался о том, что это не очень хорошо, но в итоге продолжал жить в свое удовольствие. Уж очень мне это нравилось…
Ну, это как раз понятно… [???] Но если идти от противного: можно ли сказать, что комплексы как раз и стали отправной точкой, сформировавшей человека по имени Атсуши Сакураи?
Да.
И после того, как ты отбросил свои комплексы или же где-то их спрятал, возврат [к прежнему] уже невозможен. [?]
Да, но комплексы, находящиеся внутри меня, никуда не исчезают.
Но все же твое решение переехать в Токио и идти по определенному пути – оно стало той точкой, после которой твои комплексы из-за перемены условий перестали вылезать на поверхность, не так ли?
Да нет, ничего подобного. Плохие вещи – они все равно проявляются, сколько угодно. (Смех.) Бывает, просто разговариваешь с кем-то – и чувствуешь, как это происходит. То же и в поведении. Наверное, даже когда мы даем интервью… мне кажется, я временами произвожу неприятное впечатление. И даже тексты… Сейчас все их слушают – но я иногда думаю, что если бы дело происходило не сейчас, то они бы ничего не вызывали, кроме отвращения.
Что ты имеешь в виду?
……Вообще они абсолютно не соответствуют эпохе… И какие-то мои неприятные стороны, неудовлетворенность, все то, что в моих текстах – если бы дело было не сейчас, то вряд ли бы это хорошо приняли.
«Сейчас» – это когда Бак-Тик добились коммерческого успеха, ты хочешь сказать?
Да.
…Тебе так казалось с самого начала, как ты вступил в группу? Что тебя смогут по достоинству оценить только в том случае, если вас будет слушать много людей?
Ну да… Вообще я с самого начала хотел, чтобы нас слушало много разных людей. …Не то чтобы мы просто хотели богатства и славы [и больше ничего] – нет, мы искали такое место, где сможем как следует показать себя. Мы играли концерты и могли даже ничего не зарабатывать – просто просили людей, чтобы они пришли … И я думаю, что… даже сейчас в этом смысле ничего не изменилось. Если поступают деньги – это, конечно, хорошо, но если не будет концертов, тут уже ничего не сделаешь…
То есть на концертах тебя впервые смогли оценить по достоинству.
…Да.
И важны только концерты.
Ну-у… Все-таки это единственное место, дающее такой стимул…
Единственное?
…Да… Чтобы заставляло так нервничать… Нет другого такого места.
То есть такого, где бы на тебя смотрело столько людей.
Да, это уже второй этап. А предпосылка номер один – это тот факт, что я сам выставляю себя напоказ. То есть как бы даю себя увидеть и услышать. А потом уже – о, на меня смотрят. …Ну, хотя это то же самое, конечно.
И когда ты показываешь себя – именно тогда ты наводишь клевый блеск и принимаешь красивую позу.
Да.
И это совсем не похоже на твои комплексы.
…Да нет, я думаю, это как раз одно и то же.
Потому что это происходит без ощущения, что в данный момент на поверхность выходит лишь твоя красивая сторона [использует слово "kirei", которое может означать не только "красивый", но и "чистый"].
Да… Такого ощущения нет. Можно побыть и гадким, если это клево смотрится.
А твои критерии понятия «клевый» – где они лежат?
…Да я не знаю. (Показывает на грудь.) Вот тут. (Смех.) Дело в ощущении. Слово «клевый» много к чему можно применить: и к людям, и к концертам, и песен соответствующих очень много, и вот просто ощущаешь это волнение – по-другому и не объяснишь…
Но если конкретно, то что для тебя является идеальным воплощением понятия «клевый»?
…Я думаю, это все так или иначе идет от того, что ты просто начинаешь по чему-то фанатеть. Взять даже японскую эстраду: если ты ее слушаешь и тебе нравится, то это хорошо. …Или если говорить об исполнителях: у кого-то, может, и нет особо хороших песен, но ты все равно считаешь его по-настоящему клевым. …Конкретные примеры… Даже не знаю. Но пример не один, их больше. Бывает время от времени, что [увидишь кого-то] и думаешь – о, клево как.
То есть это вопрос внешнего вида.
Наверное, да. …Но и внутренняя сторона – она тоже… …В итоге у меня появляется желание рассматривать внешнее и внутреннее как единое целое. Ну, то есть внешность может быть потрясающе красивой, но хочется узнать, о чем человек на самом деле думает, поэтому…
Бывает и наоборот, наверно? Когда снаружи неприглядно, зато внутреннее содержание отличается возвышенной красотой.
О да, такое тоже бывает. Но все же если говорить о том, на чем останавливается взгляд, то это, как правило, что-то прямо ну очень красивое. А вот когда слушаешь… Все по-другому. Кстати, о художественных произведениях тоже, бывает, думаешь: «О, как клево». И картины, и фильмы, и какие-то предметы… …Те вещи, в которых внешнее сливается с внутренним, и еще те, которые несут ощущение опасности.
Ощущение опасности… как будто некуда деваться?
Да. На самом деле, конечно, это не так, но у меня создается такое впечатление.
Как будто загнали в угол.
Да. Это ощущение как будто специально выпрыгивает на поверхность. [???]
Ты и сам делаешь так, чтобы в тебе проявлялось нечто подобное.
Ну да… Когда есть чему проявляться.
Ощущение того, как балансируешь на краю.
Я думаю, оно мне нужно как часть атмосферы. …А если будешь испытывать его по-настоящему… то как бы оно в итоге не придавило. (Смех.)
Ты ведь любишь Питера Мерфи и Дэвида Боуи, не так ли?
Ну да.
В них ты тоже ощущаешь нечто подобное?
Да… В Питере Мерфи – нет, но в Bauhaus…
А-а. (Смех.) То есть у тебя все четко, по отдельности. (Смех.)
Ну да… (Смех.)
А как насчет кино?
Да, тоже такого типа фильмы, где чувствуется подобная атмосфера… Вот «На ярком солнце» мне очень нравится. [Японское название – "Taiyou ga ippai" – позже попало в текст песни "Cuba Libre".] Там Ален Делон – еще молодой, очень клевый, ему там 24 года, по-моему… Такой изнеженный на вид красавец… Не знаю, что он на самом деле за человек, но в кино смотрится потрясающе… Очень клевым мне показался. Я вообще, наверно, люблю, когда есть такой немножко порочный оттенок…
Цветы зла.
Ну да. (Смех.)
А здоровые проявления, значит, тебя не привлекают. (Смех.)
Хо-хо-хо… Здоровые проявления… Это и от проявлений зависит, и от человека. (Смех.) Но вообще-то, наверное, так и есть. Даже если кто-то очень клевый поет нечто правильное и положительное, думаешь – нет, это что-то совсем не то… Ну, не то чтобы «не то», но кажется – лучше бы он делал не так, а по-другому… Хотя сам он может считать совсем иначе, но я при взгляде на этого человека не могу не думать, что ему бы больше подошло другое…
Хм-м… Значит, ты тоже поешь на тот или иной манер не потому, что хочешь высказать определенную вещь, а потому, что так тебе больше идет?
Ну-у… …Если говорить обо мне, то для меня главным является то, что я хочу выразить. И вот таким образом… Но ведь здесь же и то, и другое. Наверно, я пишу определенный текст как раз потому, что он хорошо мне подходит. Это происходит как бы бессознательно – или, вернее, я естественным образом что-то делаю в той или иной манере, и оно само собой так получается. И вместе с тем я думаю: о, вот эти слова хорошо мне подходят… Я и книги когда читаю, говорю себе: о, вот это хорошо. [Но] если даже что-то мне не идет – я стараюсь сделать так, чтобы шло.
И это, конечно, свидетельствует о твоем огромном профессионализме – но все-таки: если твой имидж для тебя означает что-то единое [и неделимое], то не ведет ли это к тому, что ты сужаешь свои действия до его пределов и тебе становится тесно?
Но… Ведь скорее не сами исполнители приводят имидж к чему-то жестко зафиксированному, а их зрители. Разве нет?
Но ты-то, Аччан, сам стремишься зафиксировать свой образ в определенном виде – правда же?
Да, когда я выхожу на сцену, мне хочется его зафиксировать. А в следующий раз мне захочется этот зафиксированный образ взять и разрушить.
Разрушить?
Да… Но нет, следующий раз еще не наступил. (Смех.)
То есть ты пока что на первом этапе?
Да, мне ведь только сейчас и удалось… самому… нащупать этот образ. Хотя я и не отрицаю того, что было раньше… Но вот теперь мне удалось ухватить не только чужие соображения, но и свои собственные тоже.
Но есть вероятность того, что все целиком и полностью изменится, так?
Есть ли вероятность… Да я не знаю… Может быть… Возможно, и изменится.
А вдруг ты наденешь рваные джинсы (смех) и начнешь писать песни как у Blue Hearts? (Хохот.)
Даже и не знаю… Не уверен. …Ведь есть и те, кому бы это понравилось. Но я не знаю.
Ну, мне все-таки кажется, что тебе это совершенно не подойдет. (Хохот.) Кстати, а не ограничивает ли тебя тот факт, что ты находишься в группе? Вот тебе очень хочется менять имидж – но так как у группы он тоже есть……
Нет-нет, я никак не могу. Один – не могу.
Почему?
Потому что не умею писать музыку для песен. (Смех.)
Но ведь музыка…
Вы хотите сказать – можно попросить, чтобы ее кто-нибудь другой написал?
Нет, я хотел сказать… Ты не думал о том, чтобы научиться?
Да нет, понимаете, тут как бы… Мне кажется, все клево, потому что есть группа – и вот это сейчас… на первом плане.
Но почему именно группа?
Ну как… Есть люди, которые играют на инструментах. Я же не в караоке пою. И если бы музыку играли люди, которые не вызывали бы у меня абсолютно никакого интереса, то это было бы тяжко… Так что [мой] имидж [в группе] – это то, к чему я очень серьезно отношусь… Если мне хочется что-то сделать в определенной манере, я могу спросить остальных участников: «Нормально будет, если я сделаю так-то?»... А чтобы наоборот... такое редко бывает.
То есть самое клевое – это как сейчас, то есть остальные четверо играют вовсю на своих инструментах, а ты под это поешь.
Ну да. И я могу при этом клево выглядеть, причем и человек, который рядом со мной играет на гитаре, и басист – они же тоже клево смотрятся… (Смех.) …Хотя, может, все и не так. …Есть ведь и люди, которые уходят из группы в сольную деятельность. …Нехорошо так говорить, но иногда кажется, что они все тащат на своих плечах… То есть с теми, кто стоит с ними рядом на сцене, они как бы в разных мирах…
Подобное впечатление производит Питер Мерфи, не так ли? А вот Дэвид Боуи – нет. У него ведь тоже сначала были группы.
Хм… Этот человек – он, я думаю, не терзает себя самокопанием… Он клевый в таком очень надменно-насмешливом стиле.
И этим отличается от тебя.
Ну, обладать подобными умениями… Я просто не такой человек, которому по силам все, что угодно. …А он, похоже, вообще на все способен.
Но он тоже не очень силен в музтеории и не производит впечатление какого-то очень высококлассного музыканта. Он просто умеет подыскивать себе партнеров и использовать их.
Но смотрят-то на него…
Да, это верно. Берет только самое вкусное. (Смех.) Выедает сердцевину, а все прочее выкидывает за ненадобностью, когда отслужит свое. Кошмар какой-то. (Хохот.) Продолжая в духе злословия, спрошу: сейчас для тебя самое клевое – это когда ты выступаешь в группе Бак-Тик рядом с остальными участниками. Но если возникнет вариант, который будет смотреться еще более клево – ты уйдешь туда или нет?
Если говорить о красивых клевых вариантах… Мне что-то ничего не приходит на ум((, кроме Бак-Тик)). …Да больше нет особо клевых групп((, кроме Бак-Тик)).
Но вот есть человек по имени Атсуши Сакураи, и он, возможно, захочет меняться – а группа Бак-Тик уже сумела идеально выстроить законченный имидж в глазах публики. Пластинки продаются, на концерты ходит множество людей, и из этой ситуации уже никак не выберешься. Не встает ли перед тобой в связи с этим определенная дилемма? Может, не очень хорошо так говорить – но не мешает ли тебе вывеска с надписью «Бак-Тик»?
Просто я думаю, что хорошо вместе с ношением вывески заниматься и чем-нибудь еще.
Но все-таки у Бак-Тик есть конкретный имидж, и это факт. (Смех.)
Да нет… Если бы из-за этого имиджа мне не удавалось чего-то сделать, то мне бы это не нравилось, а так…
То есть тебе удается?
Да. И если бы я вдруг захотел, например, сняться в фильме, то и снялся бы.
Фильмы – это хорошо. А что, будет с тобой фильм?
Нет, никакого фильма. Но… интерес есть.
Может, какие-то разговоры об этом ведутся?
Раньше велись. Но мне это не показалось особенно клевым. (Смех.) Разговоры были о фантастическом фильме – но как-то…
А ты бы предпочел что-нибудь вроде «На ярком солнце»?
Да.
Финал там безумно сильный.
Да. И музыка очень хорошо подходит.
В настоящее время Атсуши Сакураи не может ни спокойно пройти по улице, ни даже, неприлично выражаясь, пернуть. (Смех.) [] Вот так у него обстоят дела.
Да. Но… если я решаю что-то сделать, у меня появляется такое чувство, что я это смогу.
Но ты не решаешь ничего сделать. (Смех.)
Если появляется что-то, что я хочу сделать, я это делаю.
Стоицизм – это очень клево, но вот у тебя постоянно песни, запись в студии, концерты. Такая ежедневная рутина может загнать в угол, и это все-таки повод для беспокойства.
Вообще-то терпеть – это то, что я не люблю больше всего. Поэтому, мне кажется, все в порядке.
В порядке?
Да. Если мне захочется что-то сделать, я не буду терпеть.
Возвращаясь к тому, о чем мы говорили в самом начале: все-таки мне кажется, что такая изоляция от мира снаружи – это не очень хорошо. Конечно, при этом создается абсолютно чистая беспримесная среда, но если нет никаких точек соприкосновения с реальностью, то, возможно, есть опасность, что это станет чем-то нездоровым и будет тебя ослаблять.
Да.
Хотя, конечно, я не говорю, что тебе надо стать таким прямо несокрушимым-неуязвимым. (Смех.) Поэтому я спрошу… Ты говорил, что главным стимулом для тебя являются лайвы, не так ли?
Да.
Разумеется, ты ведь музыкант – но ведь наверняка и помимо лайвов есть много всего интересного, что тебя стимулирует и вдохновляет.
Да.
Я думаю, если постоянно пытаешься отыскать такие вещи где-то вовне, то это хорошо.
Да… Да… Я вообще не люблю и не хочу ни от чего защищаться, или чтобы меня кто-то от чего-то защищал… Но просто если говорить о точках соприкосновения [с реальным миром]… Если занимаешься музыкой, то такими точками, видимо, все же являются концерты. Когда человека видят на обложках пластинок, слушают, он все больше появляется в журналах и на телевидении… Очень быстро появляется дистанция. А на концертах эта дистанция так или иначе сокращается… И я, если хочу, могу вести диалог.
Но концертный диалог… Его ведь нельзя назвать настоящим диалогом, разве нет?
Да, но… Спуститься со сцены и спросить у человека с ближайшего места «как жизнь, что нового?» – это же тоже нельзя. (Хохот.) [Или «вне сцены спросить у человека в соседнем кресле (…)»???] …Главной предпосылкой здесь является музыка, поэтому создается определенный образ, и уже одно это непременно создает дистанцию, ничего не поделаешь.
Артист остается тем человеком, которым был до того, как стать артистом – и это, конечно же, является сердцевиной, которая лежит в основе его выразительных средств, не так ли. Но эта человеческая сущность оказывается как бы в оранжерее, и те самые точки соприкосновения с реальностью – они теряются… И твои тексты, и тексты Имаи-куна – они, я бы сказал, рождаются из бьющего через край воображения. [Не понимаю, отрицательные это фразы или утвердительные. Возможно, он сказал как раз противоположное: «Артист остается тем человеком, которым был до того, как стать артистом – но эта человеческая сущность далеко не всегда становится базисом для его выразительных средств. Она оказывается как бы в оранжерее, и те самые точки соприкосновения с реальностью – они теряются… Причем и твои тексты, и тексты Имаи-куна – я бы не сказал, что они рождаются [непосредственно] из ваших бьющих через край фантазий.»] И когда связи с реальностью остается так мало – это прозвучит невежливо, но создается впечатление, что у таких текстов нет корней.
…Это, наверно, не будет ответом, но я ужасно люблю Ютаку Озаки. …Человек, который с такой откровенностью описывает самого себя или даже городские улицы – я им просто восхищаюсь... Но если говорить о моих собственных эмоциях, то я хочу, чтобы в дальнейшем они были более откровенными – или, возможно, даже как бы оказались за стеклом… Я думаю, что стану честнее.
Получается, что… ты в чем-то был нечестен?
Да. Использовал разные там повороты фраз, писал то, чего даже не чувствовал…
Это была та самая «красивая поза», о которой ты говорил?
…Да, наверное. …Но я, возможно, сам этого не понимал. Что я хочу сделать и каким является это мое «я»… Идет ли мне это… Я и до сих пор не знаю, идет или нет.
То есть ты толком не знаешь, какой [из аспектов] своего «я» лучше выражать.
Да. …Но теперь я стал гораздо честнее.
После того, как заигрался в слова.
Да. Писал такие красивые-красивые тексты – только чтобы они были клевые и всё. …Но… я думаю, дальше я совершенно точно буду честнее. Я хочу быть честным в том, что делаю, и я ясно это почувствовал. Наконец-то почувствовал, вот совсем недавно. …Но я пока еще не знаю, в каком именно направлении пойду. Может, стану ближе как раз к городским улицам, к тому, что связано с человеческим… А может, наоборот – в железный ящик заберусь.
Можно устремить взгляд на улицы – а можно, напротив, в свои внутренние глубины, на какие-то уродливые или неприятные аспекты. Но если человек способен, ничего не скрывая, выразить все это целиком, во всей полноте – это уже само по себе потрясающе.
Да. И поэтому я решил быть честным.
Видимо, у тебя появилась уверенность в себе? Раз ты выбираешь такой путь.
Даже не знаю… «Уверенность в себе»… Наверное, просто неудовлетворенность. (Смех.)
Чем именно?
Ну… Во мне, наверное, пока что живет ощущение, будто это всё не мои слова. Будто это что-то не то… Поэтому [я даже часто опасаюсь], как бы их не забыть. (Смех.)
Потому что они не являются естественной частью тебя.
Да.
Кит Ричардс сказал по этому поводу просто, но очень удачно: «Когда один раз соврешь, то необходимо врать дальше, чтобы прикрыть эту ложь – поэтому ложь становится бесконечной. И так как это очень неудобно, то я всегда говорю одну лишь правду». (Смех.)
Но когда сделаешь что-нибудь плохое, выкладывать все-все как есть – это же ужас. (Смех.)
Ты вообще любишь говорить о себе?
Хм-м, ну как… Когда потом возвращаешься к тому, что о себе наговорил – всегда как-то неловко. (Смех.)
«И зачем я это говорил», типа. (Смех.)
Да-да. Типа «надо было больше помалкивать». (Смех.) Но это потому, что журналы выходят не сразу, а с задержкой.
То есть такое чувство, что «неужели это говорил я». (Смех.)
Да-да. Но все равно это было именно то, что я хотел сказать в тот момент. Надеюсь, меня здесь правильно поймут.
А после того, как вышла«Aku no Hana», с журнальными откровениями было просто страшное дело. [?] Не хотелось ли тебе, чтобы [[они все]] унялись?
О да. Нам все говорили – «возвращение группы», «возвращение группы», но сами мы ощущали в основном какую-то пустоту и даже не соображали толком, куда идем и зачем. Но когда вдруг изредка выпадало свободное время и можно было поразмышлять, [я?] думал – что же это такое, да нужно ли это на самом деле. …Были даже такие моменты, когда все останавливалось на офисе и рекорд-компании, а [наша] собственная воля ни в чем не проявлялась. Телевидение, журналы. …Но я думаю, что об этом, наверно, было бы лучше говорить собравшись вместе, с точки зрения всей группы в целом, а не с позиции одного человека…
Не знаю, можно ли такое говорить при редакторе… Но это все оттого, что некоторые японские рок-журналы как увидят редкую жемчужину – так не успокоятся, пока не прожуют и не выплюнут. (Смех.)
Я в последнее время часто думаю о том, что в разговорах необходимо проявлять побольше смекалки. Как раз в связи с этим.
А вот Мията-кун из Jun Sky Walkers вроде как вообще не говорит правду в интервью. То есть говорит, если оно как-то особенно хорошо идет, но если нет – просто болтает что попало, чтобы отвязались и не докапывались. Так он сказал.
Ага.
О Jun Sky Walkers ведь тоже очень много пишут, они постоянно на виду. Так что, наверное, это у них просто такой способ защиты.
Да… Или вот менеджер может сказать: будет совместное интервью с другой группой. Но что это за интервью, если ((осмысленного)) обмена мнениями с интервьюером толком не выходит: как вообще можно разговаривать, повернувшись к другому музыканту. (Смех.) …И когда люди берут у тебя интервью, глядя в бумажку с вопросами… то… то в таком случае думаешь, что надо бы, видимо, ответить посмекалистее. Потому что когда спрашивают, не думая о самих ответах, я тоже часто отвечаю, не подумав как следует… …Вообще не все, конечно, умеют хорошо говорить, но… когда разговаривают, думая не головой, а… как бы из сердца… то таких людей сразу видно.
Когда «вопрос-ответ», «вопрос-ответ» – такое вроде бы и называется словом «интервью». Но хорошим интервью это не назовешь. Хорошее интервью – это диалог, разговор двух людей.
Да… …Но вот меня очень злит, когда ничего не знающие люди пишут критику на альбомы… Хотя, с другой стороны, что толку раздражаться… Стараюсь говорить себе, что такая у них работа. (Смех.)
Критика альбомов – это да. Но даже если думать, что они ничего в этом не понимают – бывает, виноват как раз тот, кто не смог сделать так, чтобы его можно было понять…
Да-да, бывает.
…Видимо, на этой ноте мы сегодня и остановимся. Большое спасибо.
Вам спасибо. А вообще стало уже казаться, что конца и не будет.
Да, как-то вот… Я и сам не думал, что интервью получится таким.
Ну да… Я тоже не думал, что человек, с которым мы вместе напивались после концерта Питера Мерфи, придет ко мне с таким серьезным разговором. (Хохот.)
***
Тема интервью, изначально подготовленная в редакции Patipati, предполагала диалог о жизненном развитии с рождения до настоящего времени. Но Атсуши Сакураи выразил пожелание не затрагивать события прошлого, и накануне дня интервью мы определили новую тему для подробной беседы: эстетические принципы Атсуши Сакураи и его понимание красоты.
Однако, как вы можете видеть, Атсуши Сакураи в итоге сам заговорил про ранние годы своей жизни – заговорил с удивительной искренностью, ничего не скрывая. Думаю, итогом стало интервью, достойное прочтения – и хочу поблагодарить Атсуши Сакураи за содействие.
Наш разговор выпал на 24-й день рождения Хидехико Хошино. По окончании интервью состоялась скромная вечеринка в баре отеля, где собрался лишь стафф и участники группы. После этого тихого празднования мы пошли в гостиничный game center. Там я смеялся над Атсуши Сакураи, сыгравшим на игровом автомате партию в маджонг, которую – прошу прощения! – никак нельзя было назвать умелой. Сейчас, в отличие от нашей беседы, на лице у Атсуши Сакураи была естественная и в то же время необычайно притягательная улыбка – и с этой улыбкой он сказал: «Да нет, все нормально[, это я еще хорошо сыграл]». [?? いやあ、いいんですよ、これで。]
Атсуши Сакураи – человек, сочетающий в себе редкостную красоту и выдающийся артистический талант. Рискну предположить, что четверо остальных участников группы – это единственные друзья, которым он может по-настоящему доверять. И все же на его профиле лежит тень неизбывного, непреодолимого одиночества – и никто, включая остальных участников, никогда не сможет понять всей боли этого человека.
И все же он должен шагать вперед. Он не умеет заигрывать и угодничать. Он не позволяет проявляться своим слабостям. О масштабах его одиночества позволяет судить лишь отмеченное грустью выражение его лица.
Кому же еще быть принцем, как не Атсуши Сакураи. Но принц всегда одинок – если это настоящий принц.
________________________________________